Анализ того как невыраженный аффект каждого и группы в целом проецируется  и  находит разрядку в одном из ее участников. Этот процесс стал доступен  анализу после продления  групповой терапии, обусловленной рамками обучающего проекта.

Состав группы:  10 человек, из них 9 женщин, в основном, в возрасте от 30 до 40 лет и 1 мужчина, 7 человек состоят в семейных отношениях.

Все участники группы  проходят обучение в психоаналитически ориентированном направлении психотерапии. До этого несколько человек прошли обучение в направлении психодрамы,  гештальте,  у остальных было базовое образование по психологии. В программе обучения одним из необходимых условий для защиты диплома являлось прохождение групповой психотерапии, обозначенного в программе количества часов. Сеттинг с конкретной группой предусматривал встречи 1 раз в месяц по 10  часов.  До этого я с этими людьми знакома не была, работа была по контракту.

На первой сессии группе было предложено познакомиться, озвучить каждому свой запрос и выработать  рамки для дальнейшей работы. Время, место, опоздания, пропуски, конфиденциальность и, что было характерно именно для этой группы, язык общения. И, надо сказать, что в самом начале ожидания группы были фрустрированы, т.к. не предполагали, что все начнется с правил, которые самой же группой и нужно выработать, эта идея была атакована и понадобился целый день на обсуждение и придание смысла. Особенно это касалось участников,  имеющих опыт групповой терапии в других направлениях, которые предусматривали телесное взаимодействие, свободное передвижение во время сессии, поощрялись дружеские  контакты, а главное, активное участие в этом ведущего группы. Несколько участниц  были особенно религиозны,  их мужья или родственники были служителями  церкви, с очень религиозным опытом и фантазией о том, что я должна  вразумлять и наставлять членов группы. В общем, мой образ, как психотерапевта, в переносе группы практически сразу наделен образом всемогущего, всезнающего и единолично несущего ответственность родителя, который сам лучше знает о потребности каждого и группы в целом. Еще одна часть группы отнеслась к правилам, казалось, безэмоционально:  «надо –  значит, надо», но то, что этому придавалось смысловое значение и долгое обсуждение вызывало раздражение.

Поскольку фокус внимания в  докладе не этот момент, скажу только, что к концу дня группе удалось самоорганизоваться и выработать правила, контроль которых участники группы в дальнейшей работе осуществляли сами, а смысл которых был периодически темой для обсуждения.

Я чувствовала себя ведущей курсов для будущих мам, на которую все смотрят в ожидании, что я буду рассказывать о беременности, как она протекает, что при этом рождается, алгоритм того что нужно делать, чтобы ребенок родился с заданными параметрами (с которыми тоже было сложно определиться), но, главное, чтобы он принес избавление от всех несчастий. Все были готовы к тому, чтобы внимательно слушать….  И это было следующей фрустрацией для группы. При этом группа справилась с ней, формируя реактивные образования, превратив агрессию в заботу о ведущем…  Например, когда вначале возникало молчание, и в обсуждение проникали, вербализировались, импульсы агрессии (например: «мы думали вы должны нам предоставить тему…», сразу эти высказывания сменялись на: «ну что же, (мое имя) должна придумывать нам темы…?»

В свете личных историй о  раннем детстве, подростковом периоде, отношений с родственниками, учителями, других значимых людей, семейных отношений каждого из участников, попробую описать  обобщенный анамнез ….

Женщина, средних лет, которая родилась в полной  многодетной семье. Мать – подавленная , уставшая от жизни женщина, свою задачу по отношению к детям видит в том, чтобы было что поесть и одеть,  технично выполняющая свои материнские обязанности, депрессивная, мало интересующаяся душевной жизнью своих детей, считающая, что  ее цель – сохранить семью, даже ценой собственного здоровья или  жизни. Отец – садистический по отношению ко всем членам семьи, пьющий, мало зарабатывающий, привыкший любой вопрос решать кулаками. Все это в «упаковке» религиозных и культуральных традиций.

Переживания, связанные с такой историей жизни, были для участников абсолютно эгосинтонны, что отражалось в их высказываниях : «все так живут», «это плохо, но по-другому не бывает» и т.п.

У меня было предположение, что основной  вытесненный аффект – это агрессия. И по мере того, как смирение, покорность, терпимость и другие чувства, обслуживающие защитные конструкции, будут становиться эгодистонными, следует ожидать, возможно, сильное отыгрывание на сессиях или вне их.

Но я  наблюдала, как мне казалось, достаточно невысокий уровень агрессии в группе.

И, если говорить о динамике агрессивных тенденций в группе, то она касалась, скорее ее объектности. Причем все эти объекты были вне группы и ее реальных участников.

– обидчики других, которых они вообще не знали:

участники , как правило, контейнировали вытесненную агрессию рассказчика …( ну, например, когда участница С рассказывала о своей жизни в закрытой приходской школе, об издевательствах и насилии, она говорила об этом  как об обычной истории жизни, которая давно прошла, всех участников захватывали вытесненные собственные аффекты, которые резонировали с ее , они легко могли говорить о своих чувствах по отношению к людям, которых в группе не было и , собственно не было и в их жизни…

– родители рассказчика

Со временем групповая  агрессия стала смещаться на родителей рассказчика, которые допустили травмирующие события в жизни их детей, не защитили и не спасли, и даже в данный исторический период не могут признавать своей роли в этом.

– свои родители

Несколько позже некоторые участники стали говорить о собственных родителях и агрессивных чувствах к ним, говорили, что даже не могли себе раньше представить, что об этом можно говорить, не встретив критики и обесценивания, напротив- понимание и сочувствие, что  это очень важная коммуникация в группе.

Меня на протяжении работы беспокоил тот факт, что я остаюсь неприкасаемым объектом, идеализированным, как мне казалось. Мои интерпретации часто были направлены на то, чтобы повернуть в мою сторону агрессию (как на родительский объект), но это встречало чаще сопротивление группы – молчание, желание оправдывать меня, угождать, и я подумала, что еще не время… (например, участница Б часто пыталась делать записи в своем блокноте и  это вызывало вопросы участников группы и фантазии, что она как будто их записывает, им сложно расслабиться и быть  до конца откровенными…я сказала, что возможно это их сообщение адресовано мне, ведь перед этим были обсуждения посещаемости, а так же поднимались вопросы кто  может быть психотерапевтом и каким он должен быть), или, когда я подчеркнула участнице С, что вы и сейчас не сопротивляетесь  вербальным вмешательствам, она с готовностью ответила: «буду учиться», при этом стала регулярно путать или неправильно называть мое отчество…

Сегодня более подробно хотелось бы остановиться на той части группы, которая представляла собой групповую симптоматику, и наиболее ярко выражалась  у одной из участниц. Это женщина , назовем ее участница А, гораздо старше всех остальных , которая родилась и воспитывалась в очень религиозной семье, отец тиран и холодная подчиняющаяся мать, где любое проявление желаний (как либидинозных так и агрессивных) считалось смертным грехом, где должно было царить полное подчинение, послушание и жестокое наказание. В раннем юном возрасте она вышла замуж за священника, где ее мечты выстроить свою жизнь по-другому, по понятным причинам, разбились. И все повторялось, только все усугубилось еще и чувством вины перед детьми, которые стали таким же контейнером для родителей.  Уже в зрелом возрасте, пережив клиническую смерть, и под влиянием своего  сына, она начала подвергать сомнениям систему ценностей, по которой жила всю жизнь. И все бы хорошо, но она стала очень сильно болеть… Соматизация сделала ее, как она выражалась, овощем, не на что неспособным – она не могла выходить из дома без помощи посторонних, заниматься бытовыми проблемами и т п.

На протяжении всего процесса терапии она часто жаловалась на свою несчастную долю, в подробностях описывала свое соматическое состояние, перед этим всегда долго оправдывалась за то, что ее много в группе, сетовала на возраст.

Эта участница стала в группе объектом для помещения  своих проекций, т.к. похожие жизненные истории были у многих участниц. Эти травматические переживания стали общим переживанием группы, и с ее помощью они стали эгодистонными. Говорили о том, что у них тоже были подобные истории, но они их как будто забыли. «Ну что вспоминать – все так живут». Эгосинтонность переживаний  травматического опыта усиливало  то, что это было культурально обусловлено, это было нормативно для того окружения и времени. И только в таком экстра варианте, как у этой участницы они смогли сделать эти переживания эго-дистонными и отреагировать вытесненные чувства: агрессии, обиды, страха разрушения и анигиляции, стыда, вины, беспомощности, злости  и сочувствия к себе,  и, в последствии, печали по отношению к тому, что ничего нельзя вернуть и прожить по другому, а также радости и надежды того, что травматический период и болезненные переживания стали опытом. Многие участники говорили о том, что с помощью группы им удалось выйти из замкнутого круга переживаний, событий, что самим им не было возможности раньше с этим справиться.

На последней сессии  общая фантазия группы была о  выпускном вечере в школе, много воспоминаний, разных: и радостных, и печальных, и тревожных по поводу того, что закончился какой-то беззаботный период, начинается взрослая жизнь. Многие серьезно  задумывались о своей практике, печалились, что больше не будут так встречаться, в таком составе, хотя знали, что могут встречаться в реальности. Казалось, гештальт был закрыт. Мои чувства были эгосинтонны группе. Я себя чувствовала мамой, у которой дети выросли и готовы к взрослой жизни, была уверенность, что с ними все будет нормально, что они со всем справятся, и было одновременно и радостно, и печально.

Должна сказать, что в группе  ранее обсуждалась возможность продления групповой терапии, но конкретного решения по этому поводу не было.

Поэтому для меня было неожиданным, когда через некоторое время группа обратилась ко мне с просьбой о продолжении групповой терапии. Конечно, мне было приятно, хотя очень волнительно. Мотивацией был интерес, что будет дальше, после выпускного, как дальше будет развиваться групповая динамика.

Мы договорились о предстоящем расписании встреч, еще половина от пройденного количества часов с возможностью продления (это была моя инициатива, группа хотела еще столько же).  Мне было сложно разобраться почему я так предложила. Кажется, что я не верила в то, что группа будет собираться еще столько же, и это была моя защита от возможной неудачи или от формирования зависимых отношений и  что нужно вовремя  расстаться.

В последующей части групповой терапии пациентка А не приняла участие, и это, конечно, не могло не повлиять на групповую динамику. Группа в самом начале пыталась этот факт игнорировать. Когда я обратила внимание группы на этот факт, было долгое  молчание, которое подверглось обсуждению….на следующей сессии было много эмоций по этому поводу, каждый говорил как это тяжело, плохо, ничего не происходит, каждый ждал от других что они заполнят эту пустоту, развлекут, были высказывания: «зачем мы это начали, так хорошо ведь закончили….»  Моя интерпретация, что возможно каждый из участников и группа в целом лишились какой-то важной части и эти чувства – реакция на фрустрацию, была воспринята группой и привела к дальнейшему обсуждению.

Темой группы стало обсуждение взрослой жизни, что кроме  веселящего чувства свободы она дает основания для переживания чувств потери, вины, своего в этом участия и т.п. Позднее участники говорили о том, какую важную роль несла на себе в группе участница А, какая она молодец, что даже будучи в таком почтенном возрасте, в таком состоянии здоровья, захотела что-то изменить в своей жизни, как она для них будет примером, что не стоит ждать, нужно сейчас уже менять то, что не нравится, чтобы не оказаться на ее месте, что, наверное, если бы она сейчас была с ними – все продолжалось так как и было, а лишь потеряв ее, они смогли многое переосмыслить…

Я думаю, группа начала входить в депрессивную позицию.

Еще одна характерная линия динамики группы.

То, что группа не была обусловлена рамками обучающей программы, дало возможность уменьшить контроль, а значит, и аффекты (вытесненные или осознанно удерживаемые) стали более ярко проявляться. В контексте того, что я говорила ранее по поводу агрессии на меня: в группе была участница Б, о которой я говорила выше (о том, что она писала в блокноте). Я думаю, что это были параноидные тенденции участников, спроецированные на нее.  На то время она имела частную практику, меньше соответствовала общей истории  группы (в смысле анамнеза), с самого начала работы у меня была фантазия, что она была в числе тех, на кого группа сможет опереться. В контексте агрессии – она  всегда зрело реагировала на нарушение ее границ (в виде вопросов одежды, внешнего вида, количества пациентов, личной жизни и т.п.)

На этом этапе терапии,  я была жестко атакована участницей Б по поводу моей одежды. Она ей казалась очень яркой, по ее словам, это был костюм не для психотерапевта,  напоминало тюремное одеяние, и когда мы обсуждали эту фантазию, она сказала, что чувствует смущение – после сказанного и по поводу своих чувств – это была радость от того, что это я теперь в тюрьме, а она свободна…  прежде она чувствовала сильную тяжесть, теперь ей стало легче, что как будто свершилась какая-то передача полномочий…. Я тоже чувствовала, что сняла тяжесть идеализированного образа, думаю, она выразила  агрессию группы, которая была предназначена мне все это время…

Вывод  этого анализа можно было бы описать следующим образом.

 Материнский образ был расщеплен и самые важные его репрезентационные части помещены и отыграны:

В пациентку А (страдающая, жертвенная, ненавистная, вызывающая чувство стыда, злость, что не может защитить, не дает чувства опоры, использующая своих детей, вины за агрессию, была  символически умерщвлена, отгоревана и возрождена как опыт).

И в пациентку Б (её противоположность, которая представляла собой объект зависти, недосягаема,  в контакте со своими чувствами и желаниями, на которую можно было направить свои разрушительные тенденции  и не разрушить).

Я возьму на себя смелость сказать, что в дальнейшем группе удалось соединить эти части. Предположение это родилось на основании анализа конрпереноса и изменения темы группы.

Я почувствовала  группу уже не как школьников после выпускного, полных надежд и моей веры в них, а как взрослых людей, многое в жизни переживших, с чем то уже справившихся, с чем то нет, и, возможно уже никогда этого не случится, но реально живущие эту жизнь со всеми ее проявлениями…

 Общегрупповая тема сместилась с жалоб на обсуждение  планов на работу, реализацию, отношения в паре, эротизм, у некоторых участников наблюдалось снижение соматической симптоматики.

Вопрос почему я частично не смогла стать объектом для прямого переноса, а стала наблюдателем смещенного, остается открытым для исследования